И тут Супирэ внезапно замечает, что все мелкие самолеты, до этого летавшие где-то рядом, превратились в стрекоз. Все небо сплошь наполнено большими разноцветными стрекозами. Они таращат свои огромные, ослепительно сверкающие шарообразные глаза во все стороны. Стрекот их крыльев становится все громче и громче - будто кто-то крутит ручку радиоприемника. Еще немного, и грохот становится просто невыносимым. Супирэ садится на корточки, зажмуривает глаза и затыкает уши руками.
И просыпается.
Сумирэ отчетливо помнит этот сон - в мельчайших подробностях. Так хорошо, что может нарисовать все это на картине. Только вот лицо папы, исчезнувшей во тьме дыры, начисто ушло из памяти. Как и те важные слова, которые мама тогда произносила - они тоже навсегда затерялись в вакууме Небытия. Сумирэ лежит в постели и плачет, со всей силой вцепившись зубами в подушку. Плачет и плачет.
"ПАРИХМАХЕР БОЛЬШЕ НЕ РОЕТ ЯМ"
После этого сна я пришла к одному важному решению. Конец моей мотыги, которой я весьма
усердно вкалывала, уже ударился о выступ твердой скалы. Бумс! Я решила дать ясно понять Мюу, чего же я все-таки добиваюсь. Находиться и дальше в этом подвешенном состоянии я не могу. Как тот бесхребетный парикмахер - забиться в тоске на задний двор, рыть там яму и тайком признаваться себе самому: "Я люблю Мюу!" - нет, нельзя1 Если так будет продолжаться, я просто совсем исчезну - медленно, но верно. Все рассветы и вечера будут отгрызать частички меня - кусок за куском. И совсем скоро та некая субстанция, которая именуется "я", смоется потоком времени, а на ее месте останется "ничего нет".
Все абсолютно ясно, ситуация прозрачна, как кристалл.
Кристалл... Кристалл...
|